***********************
СТИХИ О ЛЮБВИ
***********************
Жил. Смеялся. Солнце в окна грело...
Подарили девочке Венеру
А годы пошли на убыль
С горы я шагнул в облака...
Я печку топлю — жар в лицо...
Ты отвечаешь — "Нет"
Живу, как скворец...
У каждой женщины — свое...
Понедельник
Виноват перед собою...
* * *
Жил. Смеялся.
Солнце в окна грело.
Радовали песни, детвора.
Но однажда девочка сгорела —
Лялька из соседнего двора.
До полудня словно не ветало.
Ночью филин дико хохотал.
Девочки в поселке не хватало.
Черный сруб стропилами хватал,
загорался — лишь глаза прикрою,
брал за плечи — жутко было мне.
Девочка — я звал ее сестрою —
билась рядом в пепле и огне.
К ней не дотянуться,
не коснуться,
пламени из кос не отплести.
Видно, никогда мне не проснуться:
с ней гореть
и не суметь спасти.
* * *
Подарили девочке Венеру.
Как синичка девочка звенела,
Говорила:
"Девочка пока я,
Вырасту и сделаюсь такая!"
Подарили девушке Венеру.
Девушка порадовалась в меру,
Грудь сравнила и не очень бодро
С белым гипсом — розовые бедра.
Подарили женщине Венеру.
Женщина, сравнив, одервенела
И, вздохнув, сказала, чтоб убрали:
"Хватит всяких и без этой крали!"
Подарили статую старухе.
"Ну, а руки где, — спросила, — руки?
В битве отрубили, по вине ли?"
Плакала старуха по Венере.
Так была оплакана Венера.
Но звенит девчонка, как звенела,
Говорит мне:
"Девочка пока я,
Вырасту и сделаюсь такая!"
1962
* * *
А годы пошли на убыль —
Уводит дорога с круга.
Он пил, утирая губы.
Она — угощала друга.
Не близкого, не родного.
Играла с ним в подкидного.
Потом хохотнула звонко,
Всплакнула потом немножко.
Сказала: "Хочу ребенка..." —
И отколола брошку.
1945
* * *
С горы я шагнул в облака
и пошел, как по вате.
От каждого шага
из облака дождь моросил.
Я шел и устал
и уснул —
ну совсем как в кровати:
и ветер меня
над землей,
над тобой
проносил.
А ты бесновалась:
разводит, мол, пьянки да шашни.
С тобой не случалось.
И ты не поймешь, как потом
с попутным дождем
я спустился на пыльные
пашни.
В попутной подводе дремал, обнимая
бидон...
1958
* * *
Я печку топлю — жар в лицо.
Никто надо мной не сжалится.
А мне и не надо жалости:
от жалости — шаг до старости.
Я сам не умею жалеть, жалеть.
Любить — как убить!
Шалеть — не шалить.
А потом сидеть над убитой счастьем
песней, что вся впереди,
и слушать, как тикают часто — часто
часики у нее на груди.
А печка горит.
А судьба как судьба:
сослала сюда без суда меня.
Где-то ты служишь, моя раба,
всея любви государыня?..
1957-1961
ТЫ ОТВЕЧАЕШЬ - "НЕТ"
Я в месяц раз
твой набираю номер.
Ты отвечаешь: "Да. Алло!"
Не знаешь,
что это я.
Я спрашиваю:
"Это райбольница? Дежурный врач?"
Ты отвечаешь: "Нет..." —
так мягко, извинительно, как будто
жалеешь, что не врач, — меня жалеешь.
А я — больной:
меня жалеть не надо!
"Нет" — я тебя заставлю
без запинки
всю жизнь мне повторять
лишь это слово!
На все мои сомненья — трижды "Нет!".
Увидимся?
- и ты ответишь: "Нет".
Любила? — "Нет".
Забыла? — тоже "нет".
Я спрашиваю:
"Это райбольница? Дежурный врач?"
Ты отвечаешь: "Нет..."
1961
* * *
В. Ш.
Живу, как скворец
в скворешне, —
под крышей дощатый ящик
щелястый. И с миром внешним
общаюсь через стоящий
поодаль высокий тополь:
подводу ль услышу, топот,
как тополь тотчас прошепчет —
кто едущий, кто прошедший.
Летает ко мне скворчиха —
ворчиха, родная птица.
Нам порознь никак не спится,
не пьется и не живется.
Она залетит напиться
водицы и остается
в прославленной сим навеки
без мрамора и колонн
скворешне. Смыкает веки
и спит под моим крылом.
Сопит под моим крылом.
Сидит над моим столом.
А у меня — ни стола, ни кола,
потому и зовут меня Ни-колай,
потому и скворечник — щеляст и тесен...
Но есть
на весь мир одна
скворчиха
и пара песен,
когда улетит она.
1961
* * *
У каждой женщины — свое,
а у любимой —
все твое:
бровей излом,
и рук излом,
и волос — вОроньим крылом,
и голос — голубь — говорком,
и мед
и яд под языком.
И эта рыба языка.
И все твое.
И все твое.
И все единое, пока
судьба не выбрала ее
твоим врагом, — и грянул бой,
и ты — перед самим собой:
в ней все твое,
в ней все твое!
И что ты скажешь про нее?..
1962
ПОНЕДЕЛЬНИК
Постой... Какой сегодня день?
Опять, наверно, понедельник.
Проблема — мужества и денег,
когда и ночью не до сна.
Но почему такая стужа?
Такая поздняя весна?
И это небо надо мной,
как опрокинутая лужа.
Но день проходит стороной —
гудком чужого парохода.
И я, как мальчик из похода,
пришел, поставил рюкзачок.
Шипит на кухне сковородка.
Сверчит сверчок, как телефон.
И ты кричишь мне:
— К телефону! —
и пробегаешь на балкон,
и вновь кричишь из- за окна:
— Какой нам вывесили месяц!
Но почему такая стужа?
Такая поздняя весна?
А я, ты чувствуешь, простужен.
Хрипит гармоника в груки.
А может, грипп — не подходи!
А может, тиф или проказа?
Неизлечимая зараза?
Какая, право, дребедень!
Я просто нынче целый день
курил чужие сигареты,
читал заборные газеты,
продрог и ноги промочил...
1965
* * *
Виноват перед собою.
И еще — перед тобою.
Перед нижнею губою.
Перед верхнею губой.
Перед родинкой над нею.
Перед солнцем надо мной.
Перед небом, что синеет
Сквозь узор берестяной.
Перед миром этим грустным
Виноват я, как река,
Что течет неторным руслом
И впадает в облака.
1980
