«Дар — это дар...»
Два шара
Движение облаков
Дерево в окне
Детали анкет
Детдомовцы
«Детекторные приемники...»
Дети смотрят на нас
Диагональ-матушка
Дискуссия у костра
«До сих пор не знаю...»
«Догма справедливцев...»
Допинги
«Дрянь, мразь, блядь...»
********************************
* * *
Дар — это дар.
Не сам — а небесам
обязан я. И тот, кто это дал,
и отобрать назад имеет право.
Но кое-что я весело и браво
без помощи чужой проделал сам.
ДВА ШАРА
Поэты читали важно.
Они себя уважали.
Они свое слово пели
или орали навзрыд.
Они заявляли отважно,
что видят дальние дали
и главной достигли цели:
устами их мир говорит.
Рифмические звоночки,
и рельсовый стык размера,
и жестяные веночки,
им данные для примера,
они всерьез принимали.
А если у них отнимали —
они огорчались до слез.
И рядом с земным, огромным,
зеленым трагическим шаром
кружился веселый, мыльный
пузырь, совсем небольшой,
блистая, переливаясь
доподлинным радужным жаром,
гордясь или отличаясь
доподлинною душой.
Кружитесь, большой и малый,—
малый вокруг большого!
Вращайтесь, не отрывайтесь,
держитесь один другого!
Не выходя из круга,
для каждого шара — другого,
касайтесь слегка друг друга!
Любите весьма друг друга!
ДВИЖЕНИЕ ОБЛАКОВ
Скажу без обиняков
и доказать смогу:
движенне облаков
нельзя наблюдать на бегу.
Но, возлежа на спине
и на одном из боков,
следить удавалось мне
движение облаков.
Я на спине возлежал,
но я душой воспарял
и от восторга дрожал,
лишь в небо глаза вперял:
сквозь кислород, азот
и неизвестно куда,
затягивая горизонт,
шли облаков стада.
Отряхивая шерсть,
застрявших рос не щадя,
они вызывали шесть
различных видов дождя,
а разойдясь по углам
небес, по всем четырем,
показывали сверх программ
то солнышко, то гром
или же — синеву
такой голубизны,
что кажет вам наяву
концентрат весны.
Весною даль легка
и до того широка,
что как ни плывут облака,
не проплывут облака.
ДЕРЕВО В ОКНЕ
Я видел города в огне
четыре года на войне,
а ныне дерево в окне
заметилось впервые мне.
Оно стояло там давно,
но долго было все равно.
С сегодняшнего дня оно
в тетрадь души занесено.
Какие листья в нем кипят!
Как облетают в листопад!
И как заносит снегопад
его. От головы до пят!
Я столько в жизни упускал:
веселость нив, угрюмство скал,
и тундры ледяной оскал,
и то, что всадник проскакал.
Но дерево, каждой весной
блистающее новизной
и поникающее в зной,
но дерево в окне — со мной!
ДЕТАЛИ АНКЕТ
Граф не стесняется того, что граф,
и дети графа, заполняя графы
анкеты, пишут именно, что графы,
ни на йоту правду не поправ.
А дети кулаков все поголовье
овечье, и лошажье, и коровье
преуменьшают. Или просто врут.
Хоть точно знают, что напрасный труд.
Ведь есть меж небом пятым и седьмым
какое-то всевидящее око,
сказать попроще: что-то вроде бога —
туман молочный или черный дым.
Дворяне вычитали в книгах: есть!
А дети кулаков — не дочитали.
Лелеют месть,
а применяют лесть,
перевинтив в анкетах все детали.
ДЕТДОМОВЦЫ
Государство надеялось на детдомовцев.
Всех подкидышей — кидали ему.
И они без умыслов и без домыслов
вырастали в детском родном дому.
На живуху сметанные суровой
ниткой, бляхой стиснув тощий живот,
эти дети знали, что здоровый
дух в здоровом теле живет.
Они знали, что надо доедать до конца
и «спасибо» сказать или «благодарствую».
Что касается матери и отца,
мать с отцом заменяло им государство.
Не жалело для них труда тяжелого,
гарантировало им ночной покой,
иногда даже
стриженые головы
гладило
тяжелой
своей
рукой.
Смалу, смолоду успевали пробраться
в их сердца — и об этом не умолчу —
лозунги свободы, равенства, братства,
белым мелом писанные по кумачу.
* * *
Детекторные приемники,
Сработанные по схеме.
Но к нам приезжают паломники,
Как в Мекку в былое время.
Хвосты людей за хлебом —
Карточная система.
Но сразу за низким небом —
Солнечная система.
Смесь больших недостатков
И огромных избытков,
Порядков и непорядков,
И алкогольных напитков.
Вдруг возникают кролики,
Вдруг возникает соя —
Это по кинохронике
Я повторю, усвою.
Европа нас привечает.
Москва героев встречает.
Отец не отвечает
За сына. Нет, отвечает.
* * *
Дети смотрят на нас
голубыми глазами.
Дети плачут о нас
горевыми слезами.
Дети смотрят на нас.
Дети каждый твой шаг
подглядят и обсудят,
вознесут до небес
или твердо осудят.
Дети смотрят на нас.
Обмануть — не моги,
провести — и не пробуй
этот взгляд, что пурги
зауральской
суровей.
Дети смотрят на нас.
ДИАГОНАЛЬ-МАТУШКА
В коммунальной небольшой квартире.
в комнате четыре на четыре
метра, по ее диагонали
метров выходило много боле,
и стихи по ней меня гоняли,
по диагонали, словно в поле.
Словно в диком поле дикий ветер,
начинал я дикое движенье
на рассвете диком, на рассвете:
постиженье и преображенье
в мерные, ритмические фразы,
типа регулярного пожара,
всякого, что, наплывая сразу,
упорядоченью подлежало.
За стеною тонкою стонали
не доспавшие свое соседи,
потому что по диагонали
двигался я шумно на рассвете,
и стучали кулаками в стену,
скорую расправу обещая.
Но выдерживал я эту сцену,
шага ни на миг не прекращая.
Знал я: у историка в аннале
этот спор в мою решится пользу,
лишь бы только по диагонали
дошагать бы, не меняя позы,
не теряя ни отмашки нервной
кулаком, ни шелеста печали.
В потолок за этот шелест гневно
с нижнего мне этажа стучали.
Был бы путь извилист или кругл —
не мечтать бы даже о победах.
Только этот — из угла да в угол.
Из угла да в угол — только эдак!
Я хочу, чтоб люди твердо знали,
как я до своих успехов дожил,
чем обязан я диагонали,
что ей, матушке родимой, должен.
ДИСКУССИЯ У КОСТРА
Заявляет он мне с тревогою,
что не учится наизусть
из последних стихов очень многое:
— Нет, не учится, как ни тщусь,
как ни тщусь и как ни тружусь.
Что-то новое в воздухе носится,
признаю, но не сознаю —
он ко мне хорошо относится:
словно человек к соловью,
к соловью, издающему трели,
но пронзительные, словно дрели.
Отводя их рукой, как мошку,
снова тянется он к вещмешку.
В вещмешке же тот самый Блок,
что продрался сквозь века чащобы.
И на каждой колючке — клок,
по клоку всем геологам чтобы!
Я химфизики не понимаю,
я физхимии не признаю,
урбанизмом его донимаю
в этом дальнем и скудном краю.
Физик-химик-биолог-геолог,
но стихов у него много полок,
и хорошие это стихи:
без трухи, чепухи, шелухи.
Вот он. вкус его,
с предпочтением
вечных рифм типа: новь-кровь,
образованный долгим чтением
наизусть у многих костров,
образованный шелестом чащи,
тем, что книжный шкаф — вдалеке,
но что с книгой видишься чаще,
если носишь ее в вещмешке.
Он, усатый и бородатый,
внемлет, голову наклоня,
затянувшейся цитатой
он воспринимает меня,
водопада слышавший воды,
от которых ломит висок,
он готов и водопровода
слышать тоненький голосок.
* * *
До сих пор не знаю,
отчего были розовы лошади эти.
От породы?
От крови,
горящей под тонкою кожей?
Или просто от солнца?
Весь табун был гнедым,
вороным и буланым.
Две кобылы и жеребенок
розовели, как зори
в разнооблачном небе.
Эти лошади держались отдельно.
Может быть,
ими брезговали вороные?
Может быть,
им самим не хотелось к буланым?
Может быть,
это просто закон мирозданья –
масть шла к масти?
Но среди двухсот тридцати
коннозаводских,
пересчитанных мною
на долгом досуге,
две кобылы и жеребенок
розовели, как зори,
развевались, как флаги,
и метались языками
большого пожара.
* * *
Догма справедливцев,
жалости в ней — ни шиша.
Каторжников, равелинцев
выветренная душа.
Вымерзшая, отсыревшая.
Вымершая, отгоревшая,
бедная, бездушная,
душная душа.
Кто не знавал пощады,
многого не знавал.
Комната — гроб дощатый,
книг и бумаг навал.
Теплый супец в кухмистерской
тряпкой отдает,
но отдавало мистикой
все его житие.
Мистикой, схоластикой,
магией черной несло.
Паспортный штамп из пластика
это его ремесло.
Это его призвание,
это его война —
судьбам давать названия,
людям — имена.
Прочили в аспиранты,
выучили языкам,
все забыл — эсперанто
помнил, излагал.
Мог бы стать ученым,
стал толченым, моченым,
купанным в ста кровях,
в ста водах кипяченным.
А мог бы стать ученым,
таким, что просто «Ах!».
* * *
Дрянь, мразь, блядь —
Существительные—междометья
Стали чаще употреблять.
Так и слышишь — хлещут, как плетью.
Слово — в морду! Слово — плевок,
Слово — деготь, ворота мажущий,
Слово — палец открыто кажущий,
А не просто — легкий кивок.
Мразь, тля, фря —
Это вам не словесная пря,
Это вам кулачная драка
И клеймо человечьего брака.
Слово — слог. Единственный слог.
На тебе то, что мне не надо.
Двух слогов или, скажем, трех
Слишком много для этого гада.
Так газообразная злоба
(Это я давно разглядел)
Превращается в жидкое слово
В ожидании твердых дел.
