И вилки и ложки
И совесть и милость
«Изобретаю аппараты...»
«Изучение иностранного...»
«Им казалось, что истину ведали...»
«Ими пренебрегали их личные кучера...»
«Имущество создает преимущества...»
«Инвалиду войны спешить нечего...»
***************************************
И ВИЛКИ И ЛОЖКИ
Несколько раз начинавший сначала,
помню в подробностях, что означало
снову, сначала начать и с нуля,
с купли в рассрочку и ложек, и вилок.
Впрочем, я был тогда молод и пылок,
на небо лез, звездной пылью пыля.
Снова за вилками-ложками сунусь
и о рассрочке опять попрошу.
Может быть, пылкость вернется
и юность
вновь подойдет к моему рубежу?
Ложкой всю выхлебаю беду.
Вилкой на донце удачу найду.
Ложка никелированная,
к пиру опять уготованная!
Вилка, четырехзубое чудо!
Снова тобою тыкать я буду.
Ложкой — всю выхлебаю беду.
Вилкой — на донце удачу найду.
И СОВЕСТЬ И МИЛОСТЬ
Много лет из газет
узнавал, свои личные новости.
Каково залетел.
Вы подумайте: как залетел.
Оставалось ли время для милости и для совести
и объем для их неподдающихся сжатию тел?
Оставалось! Как вспомнишь и как документы поднимешь,
как заглянешь в подшивки за тот отдаленнейший век—
и тогда была совесть и тогда была милость,
потому что без них человек — не совсем человек.
* * *
Изобретаю аппараты:
С утра привинчиваю части
Из наилучшей чистой правды
И части из большого счастья.
Взлетают к людям дирижабли.
Они с дороги не собьются.
Мои опаска и дрожанье
Моторам не передаются.
Мое сомненье и тревога
Не перекинутся к другому.
Когда стихи уйдут в дорогу,
Они меня забудут дома.
* * *
Изучение иностранного
языка повторяется заново
в поколении каждом, любом
Недостигнутое в деде
не успели достичь и дети.
Перелистываю альбом,
где четыре уже поколения
и спряжения и склонения
изучали спустя рукава.
О веселые лица детские,
изучавшие тексты немецкие,
но — слегка. И едва-едва.
О, мистическое невезение!
Лингвистическое угрызение
совести
не давало плодов.
Только мы уходили из школы,
грамматические глаголы
заглушал глагол городов.
Говорят, что в последние годы
языку вышли важные льготы.
Впрочем, если придется орать,
знаменитому «хандыхоху»
можно вмиг обучить неплохо
нашу разноплеменную рать.
* * *
Им казалось, что истину ведали
лишь они и никто другой,
что доказано их победами,
быстрым шагом, твердой рукой.
Им казалось, что превосходство
в ратном деле сполна, с лихвой
подтверждает их благородство
перед всей побежденной братвой.
В положение не входили —
видно, слишком слаб человек —
тех, кого они победили,
тех, над кем они взяли верх.
Не усваивали точку зрения
потуплявших пред ними взор,
от презрения и подозрения
не поддерживали разговор.
Вовсе их не интересовала
правда, истина номер два,
та, что где-то существовала
на обочине существа,
что отсиживалась, но копила,
пробавлялась, но счет вела,
та, что вскоре с жару и с пыла,
сгоряча им на смену пришла.
* * *
Ими пренебрегали их личные кучера,
и неохотно брили их личные брадобреи,
и личные лакеи лениво носили ливреи.
Но это не означало, что наступила пора.
История застряла в болоте, как самосвал,
и никому неохота было ее вытаскивать,
и в зимней медвежьей спячке весь мир тогда
пребывал,
и никому неохота было его выталкивать.
И было время лакеев и подтянуть и сменить,
и кучеров одернуть, направить их на попятный
и даже нить оборванную снова соединить.
Куда же все повернется, было еще непонятно.
* * *
Имущество создает преимущества
в питье, еде,
в житье, беде.
Зато временами лишает мужества.
Ведь было мужество, а ноне где?
Барахло, носильные вещи,
движимое и недвижимое барахло,
поглядывая на тебя зловеще,
убеждает признать зло.
* * *
Инвалиду войны спешить нечего.
День да ночь, снова день опять.
Утром вечера ждешь, а вечером —
ждешь, пока захочется спать.
По ночам, притомись от бессонницы,
вспоминает он действия конницы
и пехоты — царицы полей,
и от этого — веселей.
Он под самое утро скатывается
в оны, в которых нет тишины,
а всё катится да раскатывается
грандиозное эхо войны,
изувечившей, искалечившей,
не разжавшей своих клещей,
как вскочившей тогда на плечи —
до сих пор не соскакивающей.
