Работа над стихом
«Равнение — как на парадах...» ???
«Разговор был начат и кончен Сталиным...»
Разные формулы счастья
Ранен
Реквизит двух столетий
«Речи так речи...»
Ритм маяка
«Руины — это западное слово...»
Руки на поручне
Рыбы в сети
***********************************************
РАБОТА НАД СТИХОМ
Чтоб значило и звучало,
чтоб выражал и плясал,
перепишу сначала
то, что уже написал.
Законченное перекорежу,
написанное перепишу,
как рожу — растворожу,
как душу—полузадушу,
но доведу до кондиций,
чтоб стал лихим и стальным,
чтоб то, что мне годится,
годилось всем остальным.
* * *
Равнение — как на парадах.
Железная дисциплина.
Полный порядок
От Клина до Сахалина.
Разъятые на квадраты,
А после сбитые в кубы,
Все были довольны, рады
И не разжимали губы.
Пожары — и те не горели,
С рельс не сходили трамваи,
Птицы на юг летели
По графику — не срывая.
Дети ходили в школу
В этом углу мирозданья
Быстро! Поспешно! ???
Ни одного опозданья.
Извержений не было.
Землетрясений не было.
Караблекрушений не было.
О них не писали в газетах.
Когда начинались войны,
Они утопали в победах.
Все были сыты, довольны.
Кроме самых отпетых.
* * *
Разговор был начат и кончен Сталиным,
нависавшим, как небо, со всех сторон
и, как небо, мелкой звездой заставленным
и пролетом ангелов и ворон.
Потирая задницы и затылки
под нависшим черным Сталиным,
мы
из него приводили цитаты и ссылки,
упасясь от ссылки его и тюрьмы.
И надолго: Хрущевых еще на десять —
это небо будет дождить дождем,
и под ним мы будем мерить и весить,
и угрюмо думать, чего мы ждем.
РАЗНЫЕ ФОРМУЛЫ СЧАСТЬЯ
В том ли счастье?
А в чем оно, счастье,
оборачивавшееся отчасти
зауряднейшим пирогом,
если вовсе не в том, а в другом?
Что такое это другое?
Как его трактовать мы должны?
Образ дачного, что ли, покоя?
День Победы после войны?
Или та черта, что подводят
под десятилетним трудом?
Или слезы, с которыми входят
после странствий в родимый дом?
Или новой техники чара?
Щедр на это двадцатый век.
Или просто строка из «Анчара» —
«человека человек»?
РАНЕН
Словно хлопнула по плечу
Стопудовой горячей лапой.
Я внезапно наземь лечу,
Неожиданно тихий, слабый.
Убегает стрелковая цепь,
Словно солнце уходит на запад.
Остается сожженная степь,
и крови горячей запах.
Я снимаю с себя наган —
На боку носить не сумею.
И ремень, как большой гайтан,
Одеваю себе на шею!
И — от солнца ползу на восток,
Приминая степные травы.
А за мной ползет кровавый
След.
Дымящийся и густой.
В этот раз, в этот первый раз
Я еще уползу к востоку
От германцев, от высших рас.
Буду пить в лазарете настойку,
Буду сводку читать, буду есть
Суп-бульон, с петрушкой для запаха.
Буду думать про долг, про честь.
Я еще доползу до запада.
РЕКВИЗИТ ДВУХ СТОЛЕТИЙ
Поскорей высчитывайте шансы —
или джинсы, или дилижансы.
Синтез двух столетий невозможен —
реквизит на разных складах сложен
и по разным ведомствам оформлен.
Будь столетьем собственным доволен.
Двум столетьям вместе не ужиться —
или дилижансы, или джинсы.
Надеваю джинсы потопорней,
но не забываю свои корни.
Погремучей джинсы надеваю,
с корнем дилижанс не отрываю,
раз уж для меня определили
это каверзное или — или.
Вдруг удастся им объединиться —
с дилижансом сочетаться джинсам.
* * *
Речи так речи,
драму так драму,
но не переча,
всю телепрограмму
смотрят — и в оба,
что бы ни спели,
смотрят до гроба
с самой купели,
сведенья,
так же, как предубеждения,
в веденьи
этого учреждения —
мировоззрения,
мироощущения,
и подозрения,
и сообщения —
что им дикторша скажет,
то им на душу ляжет!
Что сообщат —
то обобщат.
Вот оно, счастье,
чем обернулось:
словно бы в чащу
снова вернулось
племя людей.
Пара идей
на двести десять
телодвижений.
Бремя не взвесить
таких достижений.
РИТМ МАЯКА
Четыре с половиной секунды света,
четыре с половиной секунды тьмы,
потом полторы секунды света,
потом полторы секунды тьмы —
и снова:
четыре с половиной секунды света,
четыре с половиной секунды тьмы.
Гасит солнце устройство это.
Тьма зажигает его средь тьмы.
Когда-нибудь этот ритм и мы —
его вопросы, его ответы —
усвоим, избежав кутерьмы:
четыре с половиной секунды света,
четыре с половиной секунды тьмы.
* * *
Руины — это западное слово.
Руины — если бьют, не добивая.
Но как сказать: руины Украины?
На ней доска лежала гробовая.
Советские развалины развалены
как следует: разваливали с толком.
Как будто бы в котле каком разваривали.
Как будто сожжены жестоким* током.
Да, города моей отчизны били,
как и людей моей отчизны, насмерть,
стирали их до состоянья пыли,
разумно, с расстановочкой, не наспех.
И выросли на превращенных в поле
сраженья
городах и весях
с названьями, знакомыми до боли,
строенья незнакомые, чужие.
Хотя и лучше прежнего — не прежние.
Хотя и краше старого — не старые.
И только имена, как воды вешние,
журчат по картам старые мелодии.
*вариант — выжжены тяжелым
РУКИ НА ПОРУЧНЕ
Легла на поручень рука,
и светит голубая жилка,
так упоительно легка
над темной тяжестью затылка.
Я рядом уцепил свою,
и эти руки-скорохваты
вцепились в сталь, словно солдаты
в оборонительном бою.
И мчит сквозь ночь и дождь автобус,
а в нем — сто двадцать человек,
как образ мира,
века образ, —
сквозь ночь,
и дождь,
и мир,
и век.
РЫБЫ В СЕТИ
Серебро звенит звонче золота —
звонче звон и блистательней блеск.
Точно так же, свежо и молодо,
рыбы
плещут свой плеск.
Сеть сияниями переполнена,
словно небо верткими молниями,
и в жестоком подобье игры
вьются, бьются эти миры.
Звезды тоже перед гибелью
вспыхнут, вечную тьму озарив.
Рыбы пляски кончают рыбьи,
плавники в ячеи зарыв.
И покуда
с небосвода
их лучей припекает сонм,
потускневшие от несвободы,
рыбы
погружаются в сон.
