«Фантаст не должен жить слишком долго...»
Физики
Ходики
Хорошее зрение
Хорошее отношение к воробью
«Хорошо быть надеждой. Плохо...»
«Хорошо подготовленный случай...»
Хочется жить
«Цветы у монумента. Чьи цветы?»
Целая неделя
*********************************************
* * *
Фантаст не должен жить слишком долго,
не то грядущее спуску не даст,
не то не уклониться от долга
проверки, хороший ли он фантаст.
Его современники, они же потомки,
устроят привал и снимут котомки,
и вынут залистанные тома,
чтоб их проверяла жизнь сама.
Пророку нет горшего наказанья,
чем если не сбудется предсказанье
— не так, не как сказано, не точь-в-точь,—
назвался пророком, так верно пророчь.
А вы, свидетели полуживые,
что ваше пророчество не сбылось,
не раз улыбки ваши кривые,
согбенные выи видеть пришлось.
Я видел, как вы пожимали плечами,
с грядущим столкнувшись лицом к лицу,
когда те сроки, что вы намечали,
без перемен подходили к концу.
ФИЗИКИ
Больше не песня вы, не легенда.
Ныне берите повыше — судьба.
Люди проваленного эксперимента,
предупредительного столба.
Смотрят на вас не с восторгом — с испугом,
не собираются длить диалог
и переглядываются друг с другом:
что же там следует — бездна, бог?
Бога бензином заправить немного —
может быть, он и заполнит окно.
Предупредительный столб возле бога,
сваленный в бездну, забылся давно.
ХОДИКИ
Ероша стрелок черные усы,
Скрипела цепь, как новая калоша.
Но ходики - крестьянские часы –
Ходили городских часов не плоше.
Под ними фриц пил с мармеладом чай
И наш сержант возился с гимнастеркой,
Но ходики - гляди-ка, примечай! –
Идут себе, лишь только гирю дергай.
Не по часам здесь поднимался ты –
По солнышку, вползавшему в окошко.
А ходики здесь жили, словно кошка:
Не ради дела, ради красоты.
Не по часам здесь жили – по годам
И по векам, по медленным столетьям.
Но ходики не пользовались этим.
Никто и никогда не прогадал,
Сверяясь с ними, веря, доверяя.
У времени минуты добирая,
Без лжи и спешки шествуют они,
Ты только гирю вовремя тяни.
ХОРОШЕЕ ЗРЕНИЕ
Сердце барахлило, а в плечах
Мучились осколки.
Память выметало из подкорки,
Пропадал, томился я и чах.
Впрочем, как ни нарастало трение
В механизме, с шествием годов —
Никогда не подводило зрение:
Видеть был всегда готов.
Изумлялись лучшие врачи.
Говорили: всё лечи,
Кроме глаз, глаза, как телескопы,
Видят хорошо и далеко.
Зрение поставлено толково,
Прямо в корень смотришь, глубоко.
Слуху никогда не доверял,
Обонянию не верил,
Осязаньем не злоупотреблял:
На глазок судил, рядил и мерил —
Ежели увижу — опишу
То, что — вижу, так, как вижу.
То, что не увижу,— опущу.
Домалевыванья ненавижу.
Прожил жизнь. Образовался этакий
Впечатлений зрительных
навал.
Всю свою нехитрую эстетику
Я на том навале основал.
ХОРОШЕЕ ОТНОШЕНИЕ К ВОРОБЬЮ
А воробью погибнуть не дадут —
какой мороз его ни убивает,
какими ноябрями ни продут:
воробушком недаром называют.
Воробушек! Как сказано! Любовь
круглит уста, вытягивает звуки,
и весь народ протягивает руки,
чтоб в них согрелся воробей любой!
Невзрачная душонка городов,
он отлететь от них никак не хочет.
Что транспорт городской ни прогрохочет,
перечирикать тотчас он готов.
Великая и вечная душа
промышленности, техники и связи
не торопясь и не спеша
из грязи перемахивает в князи.
ХОЧЕТСЯ ЖИТЬ
Хочется живому жить да жить.
Жить до самой смерти, даже позже.
Смерть до самой смерти отложить
и сказать ей нагло: ну и что же.
Завтрашние новости хочу
услыхать и обсудить с соседом,
чрево ублажить хочу обедом
и душой к чужой душе лечу.
Все кино хочу я досмотреть,
прежде чем залечь в сырой могиле.
Не хочу, чтоб в некрологе смерть
преждевременной определили.
Предпочту, чтоб молодой наглец
мне в глаза сказать решился:
что ты все живешь?
Совсем зажился!
Хоть бы кончился ты, наконец.
* * *
Хорошо быть надеждой. Плохо
быть последней надеждой.
Плохо быть той стеной,
припирают к которой спиной.
Это тоже испытано мной.
Отбояриваться от отчаяния,
от скромнейшего ни-гу-гу,
от трагического молчания
не желаю даже врагу.
Лично я — не могу.
Зато как хорошо, если выгод
не щадя, не считая затрат,
вдруг находишь единственный выход.
До чего же он счастлив и рад.
Ты — счастливей стократ.
Все, что было нехорошо,
вдруг становится хорошо.
На себя, как на Господа Бога,
смотришь в зеркало. Было плохо,
но ты сделал все хорошо.
* * *
Хорошо подготовленный случай —
в древней, стало быть, самой лучшей,
в той традиции, что Нерон
подготовил со всех сторон:
с виду этот случай случаен,
мы не ждем его и не чаем,
но его уже репетировали,
и на картах его проигрывали,
в лицах несколько раз имитировали
и из многих варьянтов выбрали.
Сколько важных лиц в отставку уйдет,
а неважных — по шапке получит,
если он случайно не произойдет,
этот самый случайный случай.
Сила воли ратует за него,
сила мозга его исследует.
Ну, а если я не жду ничего,
это — правильно. Мне и не следует.
* * *
Цветы у монумента. Чьи цветы?
Кто их принес? Народ или начальство?
Я проявляю дерзость и нахальство
и спрашиваю: чьи цветы?
Конечно, Пушкин любопытен был,
ему занятно, что эстетский пыл
проявлен по решенью Моссовета
(А что такое Моссовет? —
безмолвно любопытствует поэт,
приемля подношенье это).
Но трогательнее тот неловкий дар,
в котором красных роз сухой пожар
горит из банки огуречной
не долговечною любовью — вечной!
ЦЕЛАЯ НЕДЕЛЯ
Госпиталь дизентерийный
добрым словом помяну.
Дом помещичий, старинный.
Пышно жили в старину.
Простыня! Какое счастье.
Одеяло! Идеал.
В этот госпиталь при части
на неделю я попал.
На неделю — с глаз долой!
С глаз войны и с глаз мороза.
Молодой и удалой,
я — лежу, читаю прозу.
Чистота и теплота.
Нравов, правда, простота.
Но простые эти нравы
в здешнем госпитале — правы.
Позже я в дворцах живал.
Позже я попал в начальство.
Как себя именовал
этот госпиталь при части!
Как смеялся над собой!
Языком молол, Емеля!
Но доволен был судьбой:
все же — целая неделя.
