Эскиз январской ночи
«Эта крепко сбитая фраза...»
«Эта странная моложавость...»
«Юноша ощущает рост...»
«Я был либералом...»
«Я доверял, но проверял...»
«Я, словно Россия в Бресте...»
*************************************
ЭСКИЗ ЯНВАРСКОЙ НОЧИ
Елки отработали свое.
Рождество и новогодье честно
отстояли. Всем известно,
что у елок краткое житье.
Белый снег — зеленою иглой,
шумный дворик елками завален.
Из ночи выходите — за вами
зелень с белизной
под черной мглой.
Светит колющим лучом звезда,
а луна лучом широким гладит.
Наледь. Осторожная езда.
Вот и все. А зимней ночи — хватит.
* * *
Эта крепко сбитая фраза —
новый лозунг: «Все и сразу!»
Ни на завтра, ни на послезавтра
ничего не хотят отложить
и желают со вкусом, с азартом
жить.
Есть вволю, пить вволю,
утвердить свою волю.
Жить с любимой, жить в отдельной,
и в международной, отельной
спешке, особенно в ней,
жить скорей, удобней, точней.
Оглянувшись на то, как предтечи
жили-были,
расправляют пошире плечи
в ироническом пыле:
— Не хотим так,
а хотим не так.
* * *
Эта странная моложавость,
вызывающая не зависть,
что понятно бы было, а жалость,
эта нерасцветшая завязь.
Это школьничество. Ухватки
перемены и танцплощадки,
перемиги и переглядки,
что не сладки, скорее, гадки.
Этот перед любым начальством
шумный страх, дополняющий образ,
да запудренная нахальством,
проступающая робость.
На виду он резов и буен
с переплясом своим, тараруем.
Обольщаться, впрочем, не будем —
он, по сути, будничней буден.
И когда на него не смотрят,
он глядит с молчаливым укором,
словно муха, которую морят
быстродействующим мухомором.
Миновали тебя морщины,
при тебе твои охи и вздохи,
не произведенный в мужчины
мальчик позапрошлой эпохи.
Что торопишься? Торопиться
ни к чему — кто тебя подпирает?
Осыпается мел. Тряпица
беспардонно его стирает.
* * *
Юноша ощущает рост:
жмут ботинки, теснит в шагу,
хочется есть, как будто в пост.
Я все это уже не могу.
Мне уже не хочется есть.
Мне уже ботинки не жмут.
Это все, наверно, и есть
старость. Нас теперь не возьмут
ни в туристический поход,
ни на мировую войну.
Возраст, когда так много льгот,
это — старость, как ни взгляну.
* * *
Я был либералом,
при этом — гнилым.
Я был совершенно гнилым либералом,
увертливо скользким, как рыба налим,
как город Нарым — обмороженно вялым.
Я к этому либерализму пришел
не сразу. Его я нашел, как монету,
его, как билетик в метро, я нашел
и езжу, по этому езжу билету.
Он грязен и скомкан. С опаской берет
его контролер, с выражением гнева.
Но все-таки можно проехать вперед,
стать справа и проходить можно слева.
О, как тот либерализм ни смешон,
я с ним, как с шатром переносным, кочую.
Я все-таки рад, что его я нашел.
Терять же покуда его не хочу я.
* * *
Я доверял, но проверял,
как партия учила,
я ковырял, кто привирал,
кто лживый был мужчина.
Но в первый раз я верил всем,
в долг и на слово верил.
И резал сразу. Раз по семь
я перед тем не мерил.
В эпоху общего вранья,
влюбленности во фразу
я был доверчив. В общем, я
не прогадал ни разу.
* * *
Я, словно Россия в Бресте,
был вынужден отступать,
а вы, на моем-то месте,
как стали бы поступать?
Я, словно Россия в ту пору,
знал, что сполна плачу,
но скоро, довольно скоро
с лихвой свое получу,
на старые выйду границы
и всех врагов изгоню,
а в памяти — пусть хранится,
как раза по три на дню
глаза дураки мне колют,
обходят меня стороной.
Они еще отмолят
свое торжество надо мной.
