С А М О П А Л
Учись естественности фразы…
Небо и поле, поле и небо…
ОСЕНЬ
счастливая с виду звезда…
КАЧЕЛИ
Это было только метро кольцо…
РЕКА – ОБЛАКА
. 1. Ресница твоя поплывет по реке…
. 2. Плывут облака, как всю жизнь напролет…
ИГРА В НАПЕРСТКИ
«…» 1. Как можно глубже дым вдохни…
. 2. Тридцать один. Ем один. Пью один.
вы имеете дело с другим человеком…
ИНСТИТУТКА
Так знай, я призрак во плоти…
Будь со мной до конца…
медикаменты комедианты…
Сила есть, а ума мне не нужно…
вспомнишь старую байку актёрскую
Быть на болоте куликом…
Черное небо стоит над Москвой…
Не бойся ничего, ты Господом любим…
Не меняется от перемены мест…
Заклинаю все громче…
Все сложнее, а эхо все проще…
********************************************
* * *
Учись естественности фразы
у леса русского, братан,
пока тиран куёт указы.
Храни тебя твой Мандельштам.
Валы ревучи, грозны тучи,
и люди тоже таковы.
Но нет во всей вселенной круче,
чем царскосельские, братвы.
* * *
Небо и поле, поле и небо.
Редко когда озерцо
или полоска несжатого хлеба
и ветерка озорство.
Поле, которого плуг не касался.
Конь не валялся гнедой.
Небо, которого я опасался
и прикрывался тобой.
ОСЕНЬ
Пора золотая, я тоже
бываю порой золотым.
И каждого слова дороже
идущее следом за ним.
Строка на глазах дорожает,
как солнечный луч в сентябре,
и кажется, воображает,
что купит пощаду себе.
* * *
счастливая с виду звезда
с небес обещает всю ночь
пока под мостом есть вода
любить эту воду как дочь
пока остаются поля
а мимо бегут поезда
и в море уходит земля
любить обещает звезда
КАЧЕЛИ
Пусть начнёт зеленеть моя изгородь
и качели качаться начнут
и от счастья ритмично повизгивать,
если очень уж сильно качнут.
На простом деревянном сидении,
на верёвках, каких миллион,
подгибая мыски при падении,
ты возносишься в мире ином.
И мысками вперёд инстинктивными
в этот мир порываешься вновь:
раз — сравнилась любовь со светилами,
два-с — сравнялась с землею любовь.
* * *
Это было только метро кольцо,
это "о" сквозное польстит кольцу
это было близко твое лицо
к моему в темноте лицу.
Это был какой-то неровный стык.
Это был какой-то дуги изгиб.
Свет погас в вагоне – и я постиг –
свет опять зажёгся – что я погиб.
Я погибель в щеку поцеловал,
я хотел и в губы, но свет зажгли,
как пересчитали по головам
и одну пропащую не нашли.
И меня носило, что твой листок,
насыпало полные горсти лет,
я бросал картинно лета в поток,
как окурки фирменных сигарет.
Я не знал всей правды, сто тысяч правд
я слыхал, но что им до правды всей…
Я не видел Бога. Как космонавт.
Только говорил с Ним. Как Моисей.
Нет на белом свете букета роз
ничего прекрасней и нет пошлей.
По другим подсчётам - родных берёз
и сиротской влаги в глазах полей.
"Ты содержишь градус, но ты – духи" –
утирает Правда рабочий рот.
"Если пригодились твои стихи,
не жалей, что как-то наоборот…"
РЕКА – ОБЛАКА
1
. А. Андрееву
Ресница твоя поплывет по реке
и с волосом вьюн,
и кровь заиграет в пожухлом венке,
и станешь ты юн.
И станешь ты гол, как сокол, как щегол,
как прутья и жердь,
как плотской любви откровенный глагол
идущих на смерть.
И станешь ты сух, как для детских ладош
кора старика,
и дважды в одну, как в рекламе, войдешь,
и стерпит река.
2
Плывут облака, как всю жизнь напролёт,
но только быстрей,
борей всё быстрее их гонит вперёд
и гиперборей.
И мы не хотим никаких облаков
и жизни иной,
и нас угнетает во веки веков
своею длиной.
Мы знаем, что мы уже будем не мы,
по опыту лет,
по опыту света и опыту тьмы,
сменяющей свет.
За тою чертой, за небесной межой
пройдёт моя хворь,
да так, что любовь моя станет чужой.
Не надо, не спорь.
Наш долг толковать облака напрямик.
Не ложь и намёк —
борей загребной, хоть и так не на миг,
плотнее налёг.
* * *
До радостного утра иль утра
(здесь ударенье ставится двояко)
спокойно спи, родная конура, —
тебя прощает человек-собака.
Я поищу изъян в себе самом,
я недовольства вылижу причину
и дикий лай переложу в псалом,
как подобает сукиному сыну.
ИГРА В НАПЕРСТКИ
С чего начать? — Начни с абзаца,
Не муж, но мальчик для битья.
Казаться — быть — опять казаться…
В каком наперстке жизнь твоя?
— Все происходит слишком быстро,
и я никак не уловлю
ни траектории, ни смысла.
Но резвость шарика люблю.
Катись, мой шарик не железный,
И, докатившись, замирай,
звездой ивановной и бездной,
как и они тобой, играй.
* * *
1
Как можно глубже дым вдохни,
не выдыхай как можно дольше —
нет ни горцев, ни войны,
и панства нет, и членства Польши.
Когда б не Пушкин, то чихал
бы я на всё на это, право.
Скажите, кто это — Джохар?
Простите, где это — Варшава?
2
Тридцать один. Ем один. Пью один.
С жадностью роюсь
в кучке могучей, что твой Бородин,
в памяти т.е.
Вижу — в мой жемчуг подмешан навоз.
И проклинаю,
но накладных не срываю волос,
грим не смываю.
* * *
вы имеете дело с другим человеком
переставшим казаться себе
отсидевшим уайльдом с безжизненным стеком
и какой-то фигнёй на губе
почему-то всегда меблированы плохо
и несчастны судьбы номера
и большого художника держит за лоха
молодёжь молодёжь детвора
ИНСТИТУТКА
По классу езды и осанки
ты кончила Смольный,
сокрытый от смертных с Лубянки,
надомный, подпольный.
Какие-то, чую, мамзели
тебя обучали
искусству сходить с карусели
без тени печали.
* * *
Так знай, я призрак во плоти,
я в клеточку тетрадь,
ты можешь сквозь меня пройти,
но берегись застрять.
Там много душ ревёт ревмя
и рвётся из огня,
а тоже думали – брехня.
И шли через меня.
И знай, что я не душегуб,
но жатва и страда,
страданья перегонный куб
туда-сюда.
* * *
Будь со мной до конца,
будь со мною до самого, крайнего.
И уже мертвеца,
все равно, не бросай меня.
Положи меня спать
под сосной зеленОй стилизованной.
Прикажи закопать
в этой только тобой не целованной.
Я кричу — подожди,
я остался без роду, без имени.
Одного не клади,
одного никогда не клади меня.
* * *
медикаменты комедианты
белый товар
клейкие ленты атласные банты
чёрный отвар
скачет мазурка или мензурка
пляшет в руке
дни пролетели так быстро так юрко
словно в зверьке
* * *
Сила есть, а ума мне не нужно.
Биржевик промышляет умом.
А моя заключается служба
в сумасбродстве, напротив, самом.
Высоко это раньше ценилось,
но отмстил неразумным Гайдар.
А теперь всё опять изменилось,
и пора отвечать за хазар.
* * *
вспомнишь старую байку актёрскую
незабвенную фанни раневскую
с папироской в зубах беломорскою
обнажённую и богомерзкую
и волна беспричинная ярости
за волною поднимется гнева
вот какой ты сподобилась старости
голубиная русь приснодева
* * *
Быть на болоте куликом,
нормальным Лотом,
быть поглощённым целиком
родным болотом.
Повсюду гомики, а Лот
живёт с женою;
спасает фауну болот
подобно Ною.
Сей мир блатной восстал из блат
и прочих топей,
он отпечатан через зад
с пиратских копий,
но не хулит – хвалит кулик
и этот оттиск.
Ответ Сусанина велик,
что рай болотист.
* * *
Черное небо стоит над Москвой,
тянется дым из трубы.
Мне ли, как фабрике полуживой,
плату просить за труды?
Сам себе жертвенник, сам себе жрец,
перлами речи родной
завороженный ныряльщик и жнец
плевел, посеянных мной,
я воскурю, воскурю фимиам,
я принесу–вознесу
жертву–хвалу, как валам, временам —
в море, как соснам — в лесу.
Залпы утиных и прочих охот
не повредят соловью.
Сам себе поп, сумасшедший приход
времени благословлю...
Это из детства прилив дурноты,
дяденек пьяных галдеж,
тетенек глупых расспросы — кем ты
станешь, когда подрастешь?
Дымом обратным из неба Москвы,
снегом на Крымском мосту,
влажным клубком табака и травы
стану, когда подрасту.
За ухом зверя из моря треплю,
зверь мой, кровиночка, век,
мнимою близостью хвастать люблю,
маленький я человек.
Дымом до ветхозаветных ноздрей,
новозаветных ушей
словом дойти, заостриться острей
смерти — при жизни умей.
* * *
Не бойся ничего, ты Господом любим —
слова обращены к избраннику, но кто он?
Об этом без конца и спорят Бом и Бим
и третий их партнёр, по внешности не клоун.
Не думай о плохом, ты Господом ведом,
но кто избранник, кто? Совсем забыв о третьем,
кричит полцирка — Бим! кричит полцирка — Бом!
Но здесь решать не им, не этим глупым детям.
* * *
Не меняется от перемены мест,
но не сумма, нет,
а сума и крест, необъятный крест,
перемётный свет.
Ненагляден день, безоружна ночь,
а сума пуста,
и с крестом не может никто помочь,
окромя Христа.
* * *
Заклинаю всё громче,
не стесняюсь при всех,
отпусти меня, Отче,
ибо я – это грех.
Различаю всё чётче
серебрящийся смех,
не смеши меня, Отче,
не вводи меня в грех.
* * *
. Г.И.
Все сложнее, а эхо все проще,
проще, будто бы сойка поет,
отвечает, выводит из рощи
это эхо, а эхо не врет.
Что нам жизни и смерти чужие?
Не пора ли глаза утереть.
Что – Россия? Мы сами большие.
Нам самим предстоит умереть.
